Неточные совпадения
Паратов. Не беспокойтесь, я за это на дуэль не вызову: ваш жених цел останется; я только поучу его. У меня
правило: никому ничего не прощать; а то страх
забудут, забываться станут.
— Да ведь я говорю! Согласился Христос с Никитой: верно, говорит, ошибся я по простоте моей. Спасибо, что ты
поправил дело, хоть и разбойник. У вас, говорит, на земле все так запуталось, что разобрать ничего невозможно, и, пожалуй, верно вы говорите. Сатане в руку, что доброта да простота хуже воровства. Ну, все-таки пожаловался, когда прощались с Никитой: плохо, говорит, живете, совсем
забыли меня. А Никита и сказал...
— Я бы не смел останавливать вас, — заметил он, — но один врач — он живет в Дюссельдорфе, что близ Рейна… я
забыл его фамилию — теперь я читаю его книгу и, если угодно, могу доставить вам… Он предлагает отменные гигиенические
правила… Он советует…
— Это выдумка, сочинение, Вера, поймите хаос ваших «
правил» и «понятий»!
Забудьте эти «долги» и согласитесь, что любовь прежде всего — влечение… иногда неодолимое…
Кроме того, есть характеры, так сказать, слишком уж обшарканные горем, долго всю жизнь терпевшие, претерпевшие чрезвычайно много и большого горя, и постоянного по мелочам и которых ничем уже не удивишь, никакими внезапными катастрофами и, главное, которые даже перед гробом любимейшего существа не
забудут ни единого из столь дорого доставшихся
правил искательного обхождения с людьми.
Животным так внушают
правила поведения, что бык как будто бы понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается
забывать, зачем он круглый Божий день и год, и всю жизнь, только и делает, что подкладывает в печь уголь или открывает и закрывает какой-то клапан.
Осталось и разделение комнат на нейтральные и ненейтральные; осталось и
правило не входить в ненейтральные комнаты друг к другу без разрешения, осталось и
правило не повторять вопрос, если на первый вопрос отвечают «не спрашивай»; осталось и то, что такой ответ заставляет совершенно ничего не думать о сделанном вопросе,
забыть его: осталось это потому, что осталась уверенность, что если бы стоило отвечать, то и не понадобилось бы спрашивать, давно все было бы сказано без всякого вопроса, а в том, о чем молчат, наверное нет ничего любопытного.
Восхотел их извлечь из самого слова, не
забывая, однако же, что обычай первой всегда подает в сочетании слов пример, и речения, из
правила исходящие, обычаем становятся правильными.
Сама Устинья Марковна что-то все недомогалась, замужняя дочь Анна возилась со своими ребятишками, а
правила домом одна вековушка Марья с подраставшей Наташкой, — последнюю отец совсем
забыл, оставив в полное распоряжение баушки.
— Луша! ты
забываешь золотое
правило: всякий человек имеет право быть глупым, но не следует злоупотреблять этим правом…
Ромашов вытащил шашку из ножен и сконфуженно
поправил рукой очки. Он был среднего роста, худощав, и хотя довольно силен для своего сложения, но от большой застенчивости неловок. Фехтовать на эспадронах он не умел даже в училище, а за полтора года службы и совсем
забыл это искусство. Занеся высоко над головой оружие, он в то же время инстинктивно выставил вперед левую руку.
— Я не
забываю нашего
правила откровенности, я тебе говорю прямо. Как я уверен, — сказал я, — тебе несносен этот Безобедов так же, как и мне, потому что он глуп и бог знает что такое, но тебе приятно важничать перед ним.
Несмотря на то, что мысль о возможности составить себе
правила на все обстоятельства жизни и всегда руководиться ими нравилась мне, казалась чрезвычайно простою и вместе великою, и я намеревался все-таки приложить ее к жизни, я опять как будто
забыл, что это нужно было делать сейчас же, и все откладывал до такого-то времени.
Она не ответила и в бессилии закрыла глаза. Бледное ее лицо стало точно у мертвой. Она заснула почти мгновенно. Шатов посмотрел кругом,
поправил свечу, посмотрел еще раз в беспокойстве на ее лицо, крепко сжал пред собой руки и на цыпочках вышел из комнаты в сени. На верху лестницы он уперся лицом в угол и простоял так минут десять, безмолвно и недвижимо. Простоял бы и дольше, но вдруг внизу послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то подымался вверх. Шатов вспомнил, что
забыл запереть калитку.
—
Правило ужасное! — сказал окончательно растерявшийся камер-юнкер. — Впрочем, что ж я, и
забыл совсем; я сейчас же могу вам представить поручителя! — воскликнул он, как бы мгновенно оживившись, после чего, побежав на улицу к Максиньке, рассказал ему все, и сей благородный друг ни минуты не поколебался сам предложить себя в поручители. Пожав ему руку с чувством благодарности, камер-юнкер ввел его к Миропе Дмитриевне.
— Будьте же нежнее, внимательнее, любовнее к другим,
забудьте себя для других, тогда вспомнят и о вас. Живи и жить давай другим — вот мое
правило! Терпи, трудись, молись и надейся — вот истины, которые бы я желал внушить разом всему человечеству! Подражайте же им, и тогда я первый раскрою вам мое сердце, буду плакать на груди вашей… если понадобится… А то я, да я, да милость моя! Да ведь надоест же наконец, ваша милость, с позволения сказать.
Софья Николавна отослала материал для чепчика к какой-то известной ей женщине и, раскаявшись в своей горячности, старалась ее
поправить; но, к удивлению своему, Алексей Степаныч не мог
забыть оскорбления, смешанного с каким-то страхом; он сделался очень печален, и напрасно старалась невеста успокоить и развеселить его.
Остаток вечера я просидел за книгой, уступая время от времени нашествию мыслей, после чего
забывал, что читаю. Я заснул поздно. Эта первая ночь на судне прошла хорошо. Изредка просыпаясь, чтобы повернуться на другой бок или
поправить подушки, я чувствовал едва заметное покачивание своего жилища и засыпал опять, думая о чужом, новом, неясном.
Высокая, худая женщина, с изможденным, усталым, точно почерневшим от горя лицом, стояла на коленях около больной девочки,
поправляя ей подушку и в то же время не
забывая подталкивать локтем качающуюся колыбель.
Вечно мстить за нанесенную обиду и никогда не
забывать сделанного ему добра — вот
правило, которому Кирша не изменял во всю жизнь свою.
Вспомните, как он побледнел и испугался при мысли, что нечто
забыл; вспомните, с какою стремительностью он бросился из дома, чтобы
поправить свой промах, — и вы поймете, что и он не на розах покоится.
Городулин. Святую истину. Жена этого купца просила у нее приворотного зелья для мужа, чтобы больше любил; ну, и сварили зелье по всем
правилам, на мадере; только одно
забыли — спросить дозволение медицинской управы.
Бабушка, к дому которой никакие вести не запаздывали, слушала об этом новом лице с каким-то недоверием и неудовольствием. Я
забыла сказать, что в числе ее разных странностей было то, что она не жаловала графов. По ее
правилам, в России должны быть царский род, князья, дворяне, приказные, торговые люди и пахотные, но графы… Она говорила, что у нас искони никаких графов не было, и она будто бы вовсе не знает, откуда они берутся.
Яков Львович оказался столь удобным для исполнения различных предначертаний Петровых, что государь отметил его своим особенным вниманием и повел его от чести к почести, не
забывая при этом
поправлять и его родовую «захудалость».
Я его спасаю, уговариваю заехать к общему другу нашему, многоуважаемой Марье Александровне; он говорит про вас, что вы очаровательнейшая дама из всех, которых он когда-нибудь знал, и вот мы здесь, а князь
поправляет теперь наверху свой туалет, с помощию своего камердинера, которого не
забыл взять с собою и которого никогда и ни в каком случае не
забудет взять с собою, потому что согласится скорее умереть, чем явиться к дамам без некоторых приготовлений или, лучше сказать — исправлений…
— И кого удивить вздумали? — говаривал он, чуть не фыркая от негодования, — право! Старичок, конечно, погорячился, поспешил, ну, и попал впросак; теперь, конечно, самолюбие его пострадало, беду теперь
поправить нельзя. Подождать бы денька два, и все бы как по маслу пошло; вы бы теперь не сидели на сухоедении, и я бы остался чем был! То-то и есть: длинен у баб волос… а ум короток! Ну, да ладно; я свое возьму, и тот голубчик (он намекал на Мишеля) меня не
забудет!
— Все это очень хорошо, мой друг, но не
забудь, что для мальчика главное не в платьицах, а в религиозном чувстве и в твердых нравственных
правилах.
— Довольно, мистер Астлей, пожалуйста, пожалуйста, не напоминайте, — вскричал я с досадой, чуть не со злобой, — знайте, что я ровно ничего не
забыл; но я только на время выгнал все это из головы, даже воспоминания, — до тех пор, покамест не
поправлю радикально мои обстоятельства; тогда… тогда вы увидите, я воскресну из мертвых!
— И такой-то человек этот Никита, — сказал фабричный, — что хоть бы раз
забыл свою злобу. Вот нагдысь сказывал мне наш же мужик, приходит к нему нынешнюю весну Антон попросить осину — избенку
поправить; уж он его корил, корил, все даже припомнил… опричь того, и осины не дал… Вестимо, одно в одно; до того дошел теперь Антон, что хошь ступай сумой тряси, то есть совсем, как есть, сгиб человек… Уж так-то, право, жаль мне его…
— Должно быть, Назарыч
забыл, — сказала она. — Но это не поздно
поправить.
Ольга Николаевна. Хорошо. Не
забуду. Шляпку-то
поправьте — на боку.
Евдокия Антоновна. Ах, мой бог! Я и
забыла про эти дурацкие
правила.
Но, старый враг, не дремлет сатана!
Услышал он, шатаясь в белом свете,
Что бог имел еврейку на примете,
Красавицу, которая должна
Спасти наш род от вечной муки ада.
Лукавому великая досада —
Хлопочет он. Всевышний между тем
На небесах сидел в уныньи сладком,
Весь мир
забыл, не
правил он ничем —
И без него всё шло своим порядком.
Гнушение браком строго осуждается церковными канонами [
Правило св. Апостолов 51: «Аще кто, епископ, или пресвитер, или дьякон, или вообще из священного чина, удаляется от брака, мяса и вина, не ради подвига воздержания, но по причине гнушения,
забыв, что все добро зело, и что Бог, созидая человека, мужа и жену сотворил их, и таким образом хуля клевещет на создание: или да исправится, или да будет извержен из священного чина, и отвержен от Церкве.
Снова Володя
правил пятой вахтой, сменяя Лопатина и сдавая вахту первому лейтенанту — Поленову, и исполнял все прежние свои служебные обязанности по заведыванию фор-марсом, кубриком, капитанским катером и двумя орудиями, не
забывая и чтений для матросов.
За обедом, по иноческим
правилам, все трое сидели молча. Один лишь игумен изредка говорил, потчуя гостей каждым кушаньем и наливая им в стаканы «виноградненького», не
забывая при том и себя. После обеда перешли в прежнюю комнату, бывшую у отца Тарасия приемною. Здесь игумен подробно рассказывал петербургскому гостю о скитах керженских и чернораменских, о том, как он жил, будучи в расколе, и как обратился из него в единоверие вследствие поучительных бесед с бывшим архиепископом Иаковом.
Письмо начиналось товарищеским вступлением, затем развивалось полушуточным сравнением индивидуального характера Подозерова с коллективным характером России, которая везде хочет, чтобы признали благородство ее поведения,
забывая, что в наш век надо заставлять знать себя; далее в ответе Акатова мельком говорилось о неблагодарности службы вообще «и хоть, мол, мне будто и везет, но это досталось такими-то трудами», а что касается до ходатайства за просителя, то «конечно, Подозеров может не сомневаться в теплейшем к нему расположении, но, однако же, разумеется, и не может неволить товарища (то есть Акатова) к отступлению от его
правила не предстательствовать нигде и ни за кого из близких людей, в числе которых он всегда считает его, Подозерова».
— Я очень рада, а то я начинала думать, что вы способны
забывать свои самые лучшие философские
правила.
Он совершенно
забыл о нем, иначе бы он давно уже облегчил его участь… Устранить его для пользы дела, дела великого — таковым считал граф Аракчеев созданные им военные поселения — было необходимо, но наказание через меру не было в
правилах Алексея Андреевича.
— Не удивляйтесь и не осуждайте моей строгости, мой друг. Я старик, полжизни проведший в этой тюрьме, у меня уже сложились известные привычки, как у всех стариков, и, сам подчиняясь
правилам, я, быть может, несколько преувеличенно требую того же от других. Конечно, вы сами сотрете эти рисунки, — как мне их ни жаль, ибо они искренно восхищают меня, — и я ничего не скажу администрации. И мы все это
забудем, как будто не было ничего. Хорошо?
«Ах, что́ вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не
поправить и не
забыть.
— Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, — продолжал он, — хороши мы были бы все, ожидая чего-то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно
забывать Суворова и его
правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.